Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Остановившись перед дверью, она секунду медлит, затем опускает записку в ящик для писем и быстро уходит.
Прихожая зубного врача Карла Кресса. Карл подходит к ящику и вынимает записку.
— Мне не показалось, — говорит он. — У дверей кто-то останавливался.
Карл разворачивает записку. Печатные, наспех нацарапанные буквы: «Квартира известна гестапо. Шульц провокатор. Уходите немедленно».
Зиберт берет записку из рук Карла и читает ее. Они переглядываются.
— Что это? — спрашивает Кресс. — Провокация?
— Возможно, — медленно говорит Зиберт, — но надо немедленно уходить.
Карл пожимает плечами:
— Шульц?..
По лестнице бегом спускается Дементьев.
Карл Кресс подходит к двери, хочет открыть ее. В этот момент в ящик для писем падает новая записка. Карл отпрянул. Он недоуменно смотрит на Зиберта, протягивает руку и достает записку. Затем открывает дверь и выглядывает на лестницу. Никого нет. Они читают записку, напечатанную на пишущей машинке. Всего два слова: «Уходите немедленно».
Карл и Зиберт молча смотрят друг на друга.
Темная машина стремительно неслась по пустынному шоссе.
За рулем «Майбаха» Марта. Ее лицо холодно-равнодушно. Рядом с ней Гарви. На заднем сидении удобно расположился сенатор Хейвуд.
Впереди поперек шоссе стояли две машины. Возле них фигуры в штатском.
Марта, пристально вглядываясь вдаль, спокойно сказала:
— Они ждут нас.
Гарви потянулся за оружием.
Тем же равнодушным тоном Марта остановила его:
— Оставьте оружие. Если понадобится, стрелять буду я.
Подъехав к ожидавшим их машинам, Марта резко затормозила.
Два человека в штатском отделились от черной машины и подошли к ним.
Один из них открыл дверцу.
— Рейхслейтер Борман просит вас перейти в его машину.
Гарви вопросительно посмотрел на сенатора.
— Пойти мне с вами?
Второй человек, стоявший около машины, улыбнулся так же любезно, как и первый.
— Простите. Вы можете не беспокоиться, — сказал он.
Хейвуд медленно вылез и, размахивая руками, пошел к автомобилю, перегораживавшему дорогу. В глубине, у задернутого занавеской бокового окна, сенатор разглядел человеческую фигуру. Он открыл дверцу и сел в машину. Черный автомобиль быстро помчался по шоссе. Вслед за ним, не отставая, шли две другие машины.
— Простите, господин сенатор, за несколько эксцентрический способ знакомства, но за Мартином Борманом и за вами следит столько глаз…
Сенатор перебил:
— Я слушаю вас, господин Борман. Прошу перейти прямо к делу. Что вы хотите мне предложить?
— Я руководитель партии национал-социалистов и предлагаю нашу партию вам!
— Вы предлагаете нам национал-социализм?
— Не совсем так. Национал-социализм умер. Он мертв.
Не скрывая иронии, сенатор произнес:
— Не понимаю, зачем нам может понадобиться мертвая партия и ее руководитель! У нас в Соединенных Штатах достаточна возни со своими мертвецами.
— Вы имеете в виду американскую демократию? Очень остроумно. Но вам в Европе скоро понадобятся люди, которые согласятся умирать за эту мертвую «демократию»!
— Это кто же — ваши национал-социалисты? — с усмешкой спросил сенатор.
Но Бормана не смутил иронический тон Хейвуда. Откинувшись в угол машины, он спокойно продолжал:
— Вы найдете им другое название. Но эти люди вам необходимы. Их довольно много, и все они у меня в руках. Они великолепно обучены. Их специальность убивать и умирать. А главное, — они ненавидят большевистскую Россию.
— Об этом стоит подумать, — медленно, с расстановкой проговорил Хейвуд.
Борман, видимо, удовлетворен.
— Подумайте, — сказал он.
Черный огромный автомобиль быстро мчался вперед.
В нескольких метрах за ним ехал «Майбах».
Гарви наклонился к Марте:
— Хотел бы я знать, о чем они там разговаривают… — Он испытующе посмотрел на Марту. — А вы?
— Зачем?
Гарви усмехнулся:
— Чтобы доложить своим хозяевам.
— Если им понадобится, — Марта говорила совершенно равнодушно, — я узнаю.
— Нет, клянусь богом, мадам, вы должны работать на нас, а не на Германию.
— Если это понадобится, я буду работать на вас так же, как сейчас работаю на Германию, — хладнокровно ответила Марта.
Гарви, прищурив глаза, внимательно смотрел на нее:
— А вы в самом деле, мадам, работаете только на Германию?
— Я считаю этот вопрос нескромным.
— Вы бесподобны, мадам! — восхищенно сказал Гарви. — Разрешите не терять надежды?
— Я подумаю, — неопределенно ответила Марта, и чуть заметная улыбка скользнула в уголках ее губ.
Три черные машины одна за другой быстро неслись по шоссе.
Разговор в машине Бормана продолжался.
— Американский народ так же опасен, как и всякий другой. Хватайте его за горло, или он вмешается в игру и схватит за горло вас. Не забывайте, что миссия уничтожения большевизма всей тяжестью лежит теперь на Соединенных Штатах Америку — наставительно говорил Борман.
— До сих пор мне всегда казалось, господин Борман, что вы предпочитаете Англию?
— Ошибка! — Борман даже поднял руку, словно мысль эта показалась ему слишком еретической. — Вы, только вы! Вы знаете, что такое раса, власть, жестокость. Вы, американцы, продолжаете то дело, которое начали мы, национал-социалисты. И вам не обойтись без нас.
Хейвуд посопел носом и насмешливо улыбнулся.
— Вы думаете, что хорошо работали, господа национал-социалисты? Пять лет вы сидели во Франции. — Теперь Хейвуд уже строго посмотрел на Бормана. — За это время коммунистическая партия выросла там в десять раз. Двадцать лет вы копошились в Италии и добились того, что там теперь два миллиона коммунистов. Под вашим носом — у вас в Германии — существуют коммунистические организации. — Сенатор сердито ткнул пальцем в грудь Бормана. — И они растут! По нашим сведениям — они растут.
— Да, да, — Борман грустно покачал головой. — Мы сделали много серьезных, катастрофических ошибок. И все же вам не обойтись без нас.
— Мы еще вернемся к этому разговору. А пока извините. Я тороплюсь. Меня ждут, — сказал Хейвуд.
— Они подождут, — Борман сообщнически улыбнулся. — У них нет другого выхода. Они должны ждать, даже если это… господин Крупп.
— Господин Крупп очень богатый человек. — В голосе Хейвуда прозвучали подобострастные нотки. — Он не должен ждать.
Борман склонил голову и постучал в стекло, отделяющее их от шофера. Тяжелый автомобиль замедлил ход и остановился у развилки дорог. Затормозили и остановились машины, следовавшие за ним.
Сенатор вылез, небрежно кивнул Борману и пошел к своему автомобилю.
Три машины разъехались в разные стороны.
Хюгель. Дворец королей Эссена, выстроенный в прошлом столетии старым Круппом. Мрачный трехэтажный дом в стиле немецкого Ренессанса.
Аллея старых платанов ведет к дому. «Майбах» плавно скользит по аллее и останавливается у ступеней, ведущих к входу.
В вестибюле дворца, почтительно склонив голову, стоит Люнес — пожилой человек в длинном черном сюртуке и твердом белоснежном воротничке, подпирающем подбородок. Он встречает гостей и торжественно ведет их по просторному вестибюлю.
Они поднимаются по широкой парадной лестнице. Сзади медленно идет Марта. Она останавливается и закуривает сигарету.
Люнес вводит американцев в гостиную:
— Господин Крупп, — тихо говорит он, — сейчас выйдет.
Сенатор рассматривает картины. Гарви задерживается с Люнесом.
— Как поживаете, Люнес? — Гарви говорит еще тише, чем обычно. — Я хочу, чтобы вы лично показали мне мои комнаты.
Люнес несколько мгновений пристально смотрит на Гарви, потом наклоняет голову.
— Отлично, сэр.
— Каковы настроения господина Круппа?
— Он склоняется к соглашению, сэр! — тихо отвечает Люнес.
— Совещался ли он с кем-нибудь последнее время?.. Впрочем, мы поговорим об этом позже…
— Так будет лучше, сэр.
— А как себя чувствует господин Крупп после болезни?
— Маленькие нелады с речью, сэр.
Гарви сочувственно покачал головой:
— Ай-ай-ай.
— Вы это увидите сами.
— Ну, благодарю вас.
— К вашим услугам. — Люнес почтительно кланяется и уходит. Гарви приближается к сенатору. Глаза его бегают. Ничто не ускользает от его внимания.
— Однако Крупп заставляет себя ждать! — Хейвуд немножко нервничает.
В голосе Гарви ирония:
— Господь подал нам пример смирения…
Но он не окончил фразы. В дверях появился Крупп, опирающийся одной рукой на палку, другой на плечо лакея. Узкий маленький рот растянут в улыбку. Череп скудно прикрыт седыми волосами. Выцветшие от старости светлосиние глаза устремлены на сенатора с привычной учтивой надменностью.
